Сегодня, проигнорировав хронические хвори и хронический же цейтнот, я пришел в Московский городской суд на процесс по делу Никиты Тихонова и Евгении Хасис. Их обвиняют в убийстве адвоката Станислава Маркелова, известного откровенно русофоб-ской позицией, а заодно молодой журналистки из ультралиберальной «Новой газеты» Анатасии Бабуровой, оказавшейся от него в опасной близости.
Двадцать один присяжный заседатель, четыре адвоката со стороны обвиняемых, два прокурора, два адвоката со стороны потерпевших и сами потерпевшие — родители журналистки. Судья Александр Николаевич Замашнюк. Таким был состав участников в зале суда. Были зрители, журналисты, какой-то художник (кажется, с телеканала Рен-ТВ), увлеченно рисовавший шаржи на обвиняемых и их адвокатов — малопочтенное дело, признаться.
Из наших была лишь известная правозащитница Наталия Леонидовна Холмогоро-ва (Антирусофобская Лига, РОД), взявшая на свои плечи ответственную обязанность освещать процесс в Интернете. Больше, к стыду русских патриотов, я не заметил никого из известных в нашем движении людей, в то время как противная сторона явно сумела сколотить своего рода лобби, в том числе журналистское. Особенно старается «Новая газета», не упускающая малейшей возможности бросить тень не только на самих обвиняемых, но даже и на их адвокатов — испытанный приемчик.
За отдельной прозрачной перегородкой я увидел главных героев процесса: Никиту и Евгению. Они произвели на меня поразительное впечатление. Высокие, физически очень гармонично развитые, симпатичные и интеллигентные, они держались естественно, собранно и с большим достоинством. Евгения просто настоящая красавица. Лица у обоих спокойные, умные, у Никиты — очень волевое, мужественное, содержательное, у Евгении в быстром проницательном взгляде читается незаурядная личность.
Подумалось: будь я на месте Никиты, я бы тоже, не рассуждая, дал согласие следователю на признание в убийстве кого угодно, хоть папы римского, лишь бы избавить любимую (гражданскую жену, как выражается протокол) от унижений и тюремного насилия.
Но, если такая острая необходимость прошла, зачем же поддерживать самооговор, не имеющий подтверждения в материалах дела? Никита прав, что отказался от пер-воначальных показаний.
Судя по тому, что мне пришлось прочесть о деле и услышать в зале заседания, кроме этого нелепого самооговора, сделанного под давлением следствия, у обвинения нет серьезных аргументов, иначе они бы уже прозвучали. Ведь обычно обвинение всегда начинает с «тяжелой артиллерии», особенно, когда надо произвести впечатление на присяжных.
А что мы пока имеем? Одни смехотворные, да простится мне такое слово в столь серьезной ситуации, предположения и домыслы, озвученные, по большей части, гособвинителем, полковником Борисом Георгиевичем Локтионовым.
В самом деле: как вам понравится такое, например: Тихонов и Хасис-де «совместно с другими не известными следствию лицами, придерживающимися националистиче-ских идей», объединились в группу с целью убийства адвоката Маркелова.
Я охотно помогу обвинению: а также Винни-Пух, Тигра, Пятачок и все-все-все! Раз уж пошла охота на ведьм и призраков, почему бы не помечтать и о таких «не известных следствию лицах»?
Или вот, пожалуйста (в изложении «Новой газеты»): «Роль Хасис, по версии след-ствия, заключалась в наружном наблюдении — стояла на Пречистенке и ждала, когда Маркелов выйдет из «Независимого пресс-центра», чтобы затем дать условный сигнал Тихонову — быстро засеменив по противоположной стороне улицы».Экие, право, художники слова! Это уж не обвинение, а прямо какой-то новый сценарий в духе триллера Тарантино! Надо бы только добавить красок, например, так: «бы-стро засеменила, вращая глазами, часто моргая и делая пальцами козу»… Как будто кто-то из следователей видел своими глазами, как Хасис «семенила»!
Хватает и других домыслов. Особенно ярко они проявляются, когда в употребле-ние берутся слова «национализм» и т.п. К примеру, по сведениям «Новой газеты», у об-виняемого нашли-де «нацистскую литературу». По своей профнепригодности газета на-печатала и список этой литературы. Это следующие книги: «Стрелковое оружие», «Энциклопедия военного искусства. Снайперы», «Искусство снайпера», «Русские. Последний рубеж», «Россия в неволе», «Россия, кровью умытая», «Тайная военная разведка и борьба с ней», «Тайные общества смерти», «Азеф. Король провокаторов», «Отщепенцы», «Боевые пистолеты России», «Анатомия стрельбы», «От революции к тоталитаризму», «От декабристов до моджахедов», «Полководец», «Избранное».
По поводу последнего названия — вообще одно недоумение. Но и с остальными не лучше: я не поленился, полез в «Федеральный список экстремистских материалов», но ни одной (!) из названных книг там не нашел.
А между тем, посмотрите, что вещает свидетель обвинения — опертивный работ-ник Жемеров, участвовавший в обыске! Даже пристрастная «Новая», и та заметила: «Из показаний свидетеля не до конца понятно было лишь то, по какому принципу изымалась литература. Эксперта по экстремизму среди присутствовавших при обыске лиц не было, только эксперт-криминалист».
Вот Никита Тихонов и задал под протокол оперу вопрос:
— Как вы определили изъятую литературу как экстремистскую?
И получил выдающийся по своему простодушию, чтобы не сказать хуже, ответ:
— Есть определенный перечень материалов, которые признаны судом как экстре-мистские. К тому же есть определенные признаки… Плюс личный опыт работы. Я изы-маю, дальше следствие разбирается.
Определенные признаки… Личный опыт… Но если бы опер заглянул в тот самый список, он убедился бы, что его заявление — прямая клевета! Возможно, это его бы не остановило. Что ж, получается прямо по заповеди доктора Бартоло из комедии Бомарше: клевещите, клевещите, что-нибудь да останется!
Неудивительно, что от этого словоблудия на тему национализма и экстремизма в один момент у Тихонова лопнуло терпение и он задал прокурору простой вопрос:
— А можно узнать, что под понятием «национализм» и «националистические идеи» понимает обвинение?
Ответа от прокурора Никита, разумеется, не услышал. Ему неожиданно ответил судья Замашнюк, спасший растерявшееся гособвинение от конфуза:
— Вы хотите подискутировать на эту тему? — ответил он вопросом на вопрос в луч-ших традициях еврейских анекдотов. Как говорят в таких случаях, замнем для ясности!
Но скажи мне, читатель, разве обвиняемый задал вопрос не по существу? Разве он не имел отношения к делу? Ведь обвинение оперирует термином «национализм», на-стаивая на отягчающих обстоятельствах! А между тем, этот термин не прописан в УК РФ. Так разве не важно знать, какое значение вкладывает в него прокурор? И почему судья поспешил блокировать этот важный разговор?
А вот сам Никита в аналогичной ситуации не растерялся, не спасовал, не стал блеять нечто невразумительное или отвечать вопросом на вопрос.- Скажите, вы националист? — спросил его адвокат потерпевших Владимир Жере-бенков, холеный и самоуверенный, одетый в дорогущий костюм и любящий поучать кол-лег со стороны обвиняемых. И получил ответ:
— Смотря, что вы под этим понимаете… Ну, я могу сказать, что люблю свою стра-ну, свой город. Я не люблю правительство, правоохранительные структуры… Я не счи-таю, что Россия должна принадлежать только русским. Но мой город — это мой город. И если придется, я буду его защищать…
Впрочем, обвинению не до тонкостей теории. Ведь у них вот-вот посыпется та фактическая основа, на которую они уповают. Их свидетели дают странные, путаные, противоречивые показания.
Так, у главного свидетеля Мурашкина, опознавшего, якобы, Тихонова, возраст преступника то «20-22 года», то «25-30 лет», и брови у него то «густые», то «русые», и куртка то «синяя», то «темная»…
Никита поинтересовался у Ермаковой, стоявшей рядом с Мурашкиным в тот роко-вой миг, видела ли она лицо прошедшего мимо нее человека.
— Да, доли секунды, когда сполз шарф. Глаза, брови, нос, как-то так… Я могу точно сказать, что… В общем, извините, но я вас опознала… — сказала Ермакова. Такой решительный ответ вызывает сильное сомнение: видела доли секунды бо-лее года назад — и столь уверенно опознала? Это просто чудо какое-то, феномен судеб-ной психиатрии…
Тем более, что память подводит этих свидетелей не раз, если судить по показани-ям других свидетелей, в том числе заслушанных 3 марта.
По Мурашкину и Ермаковой, в их сторону бежал молодой человек 20-27 лет с пис-толетом в руке, одетый в темную спортивную куртку, темные брюки, кроссовки, шапку. А вот по показаниям сотрудника ДПС, профессионального милиционера Черешнева, шед-шего по другой стороне Пречистенки, на том человеке были светло-зеленые брюки, и «предмет, похожий на пистолет» он сразу сунул в карман, а не бежал с ним… Интересно также меняется цвет куртки в показаниях разных свидетелей… Создается впечатление, что все видели что-то очень молниеносное и приблизительное.
Впрочем, впереди еще не один день судебных слушаний, мы наверняка еще не раз споткнемся о различные нестыковки. Если суд будет объективным, он их учтет.
Но будет ли суд объективным? Пока что, судя по той железной последовательности, с которой судья отклоняет ходатайства защиты, не упуская при этом поиронизировать на ее счет, в этом позволительно усомниться.
Мало того. В ходе слушаний обвиняемые пожаловались на то, что в тюрьме их ра-но поднимают для доставки в суд, но поздно привозят, а поскольку заседания идут не-прерывно день за днем, они не могут не только обсудить ход дел с адвокатом, но и эле-ментарно проспать положенные по закону восемь часов. И ходатайствовали о том, чтобы заседания шли хотя бы через день (адвокаты подтвердили и поддержали ходатайство).
По сути, речь идет об одной из жестоких пыток — искусственном недосыпе, каковым способом опытные инквизиторы еще в давние времена ломали волю обвиняемых, выжимая из них показания. Кто-кто, но судья не может этого не знать. Однако ходатайство Замашнюк отклонил. А все попытки адвокатов оспорить его неоднократные отклонения ходатайств, он отбивал, цитируя почему-то главу 43 УПК «Апелляционное и кассационное обжалование судебных решений, не вступивших в законную силу».
Под конец — одно общее соображение.
Судья Замашнюк не раз напоминал присутствующим о необходимости соблюдать уважение к суду.
Журналисты же «Новой газеты» Никита Гирин и Вера Челищева в своем репорта-же забавно доносят на адвокатов обвиняемых: «Ни слов «уважаемый суд», ни «Ваша честь»».
Ах, скажите пожалуйста, какая, в самом деле, дерзость!
Но юным журналистам пора бы знать, что уважение надо заработать. Даже суду. Точнее, суду — тем более.
Кстати, не про этот ли самый Мосгорсуд не так давно без всякого (!) уважения писала эта самая «Новая газета» в связи с делом Ходорковского?! Впрочем, будь у нее такой же стаж общения с этой инстанцией, как у меня, она бы еще и не так на ней оттопталась!
На моих глазах в этом самом Мосгорсуде, руководимом Ольгой Егоровой, не раз и не два творилось столь отчаянное беззаконие, что у меня призыв судьи вызвал нервный рефлекторный смешок.
Мне вспомнилось, к примеру, как снимали с регистрации на выборах в Госдуму в 1999 году Общероссийское политическое общественное движение «Спас» (я входил в центральный совет), когда судья Замоскворецкого суда г. Москвы три дня непрерывно вела процесс, ни разу не оторвав взора от стола (не могла нам в глаза посмотреть, на-столько стыдно ей было!), а Мосгорсуд потом послушно проштемепелевал это решение. По моим данным, это было сделано по личному приказу Ельцина.
Мне вспомнилось, как Президиум Мосгорсуда под председательством самой Его-ровой отменил решение Таганского суда г. Москвы, обязавшего Министерство юстиции зарегистрировать Федеральную русскую национально-культурную автономию (я был ее секретарем и вел процесс с нашей стороны). Отменил на основании бредовой надзорной жалобы московского прокурора, ссылавшегося на несуществующую статью 6 Конституции России, где, якобы, русский народ признается опорным (а он-то в нашей Конституции и вовсе не упомянут). И этот бред, этот правовой абсурд оказался для Егоровой и ее коллег — веским аргументом! По моим данным, убедительность ему придало личное вмешательство Суркова.
И многое мне еще вспомнилось… Так что вряд ли стоит так пафосно рассуждать о «чести» и «уважении», когда речь идет о Московском городском суде и вообще российском правосудии. Подождем по крайней мере до вынесения приговора по делу Тихонова-Хасис.
Я, вопреки своему горькому опыту, храню надежду, что он будет справедливым.
Впрочем, каким бы он ни был, но эта блистательная пара навсегда останется в моей памяти такой, какой я ее увидел в первый раз за стеклянной оградой зала судебных заседаний.
(Продолжение следует)