Начнём с формального. Текстовка кажется халтурной до крайности: «по натянутым нервам я аккордами веры эту песню пою» — это кажется написанным левой ногой. Да и рифмы через три строчки не украшают.При этом текст, где надо, очень продуманный, это видно по деталькам. Например, последняя строчка припева – «пусть свобода воссияет, заставляя в унисон звучать сердца». Вообще-то сердца стучат, а не «звучат». Но поскольку слово «стучать» у нас понимается более чем однозначно, а уж среди военных и подавно, его заменили на «звучат».Или, скажем, отсылки к культурному контексту. Например, «уходят ребята, растворяясь в закатах». Это сознательная отсылка к туристско-бардовскому репертуару. А «офицеры, матерей пожалевших» — это тоже отсылка, только уже к блатной песне, с её сквозной темой «мамы, которая ждёт сына» — равно как и специфическая псевдорелигиозность.Особенно же замечательно это «офицеры, россияне»: чётко построенная формула, разрушающая устойчивое словосочетание «русский офицер», выжившее даже при совке и в перестройку начавшее входить в оборот. Поскольку наверху было принято решение, что со словом «русский» допустимы только негативные коннотации [1], то, разумеется, офицеры чуть ли не первые стали «россиянами», и прописал их в таком качестве именно Газманов.Теперь содержательное. Русским запретили военные песни очень давно. Даже старые солдатские строевые и походные считались нежелательными, а уж песни «с агрессией» считались абсолютно недопустимыми. Русским был прописан абсолютный пацифизм и абсолютный же запрет на воспоминания о том, как они убивали врагов и как это славно и почётно … Но если в советское время всё успокаивалось на «хотят ли русские войны», то газмановские «Офицеры» — это уже АНТИАРМЕЙСКАЯ песня. Причём направленная не против россиянской псевдоармии, а против последних остатков воспоминаний о Русской Армии, которую мы, как и всё хорошее в этой жизни, потеряли в семнадцатом.Чтобы провести анализ всего текста, пришлось бы писать длинную статью с разбором буквально каждого слова и тщательному сравнению с тем, как устроена правильная армия в правильном государстве. Это, что называется, свыше сил. Ограничусь всего несколькими случайно выхваченными моментами.Например, в правильной армии поддерживается вполне определённое отношение к погибшим в бою. Все знают, что смерть в бою вполне возможна, и желательно относиться к ней как к неизбежности. Половина военных песен – о гибели воина в бою. Но эта смерть – славная и почётная, особенно если воин прихватил на тот свет сколько-нибудь врагов. Всякий погибший – мужчина, даже если он был безусым юношей. Гибель также снимает вопрос о справедливости дела, за которое он погиб: даже если война не очень-то хорошая, погибшие – всегда погибли за правое дело. Память о погибших взывает к отмщению врагам, их погубившим («а это за наших ребят!») Враги, кстати, всегда есть или подразумеваются. Опять же вспомним старые песни: «выгнали татары сорок тысяч лошадей» — вот это понятно, но даже «кусок свинца» подразумевает, что им кто-то пальнул.И вторая реперная точка: отношение к командованию. Хороший командир – счастье солдата: «любо, братцы, жить, с командиром-хватом нечего тужить». При этом командир жёсток, несентиментален, справедлив («за дело хвалит и за дело бьёт»), но главное, что он побеждает. Хороший командир стремится к воинской славе и ведёт к ней всех.Каковы собой погибшие у Газманова? Прежде всего, это «ребятушки», «сыновья» (то есть не мужчины). Гибель не делает их мужчинами, а наоборот – они застывают в статусе вечных детей своих матерей. Память о погибших не взывает к отмщению: погибшие не хотят, чтобы за них отомстили, а наоборот – они «прощают» тех, кто их послал в бой, а также всех выживших. «Прощать», заметим, можно только вину, так что все вокруг перед ними виноваты по определению, просто за то, что «втянули в это дело» (войну) и сгубили ни за что. Чтобы сгубить кого-то самим, прихватить с собой на тот свет пару-тройку врагов – об этом до такой степени речь не идёт, что даже и странно об этом думать, сама эта возможность в мире песни Газманова отсутствует. «Сыночки-солдатики» у Газманова – это ЖЕРТВЫ, жертвы, жертвы и ТОЛЬКО ЖЕРТВЫ, беззащитные, беспомощные, с глазами, полными слёз, смотрящие с неба кротко и обиженно. «Что ж мы, братцы, наделали, не смогли уберечь их» — так можно спеть о бездомных котятках, умирающих от людской чёрствости… Кстати, враги в мире газмановской песни отсутствуют, не подразумеваются даже косвенно. Солдатики мрут неизвестно от чего – может, от дизентерии или недокорма, а может, просто «не смогли уберечь».Что касается образа офицера «по Газманову» — это, прежде всего, офицер, ничем не отличившийся: само представление о воинской славе исключено из мира песни, там есть только низкая и подлая «карьера», которая делается исключительно на крови жертв. Ни о какой славе офицер и не мечтает, а стремится избежать позора, то есть войны как таковой. Он рефлексирующий неврастеник: ну просто вообразите себе, как он «хрипит на разрытой могиле» и что он делает потом (ключевое слово – «запой»). И воевать его заставляет не желание прославиться, не верность долгу и не память о погибших, а только «сердце под прицелом». Интересно, под чьим оно прицелом? Не в спину ли офицерику целятся?Замечу: я совсем не милитарист и меня трудно заподозрить в любовании армейской эстетикой. Я сугубо мирный, штатский человек. Но уши-то у меня есть, глаза тоже. И когда я вижу зал, набитый военными, встающий перед Газмановым, я понимаю: эта армия никого завоевать не может, защитить тоже не может, ей бы самой как-нибудь выжить, желательно без слишком больших унижений. Это АРМИЯ ДЛЯ БИТЬЯ. Что, заметим, вполне соответствует действительности — причём в мирное время она бьёт себя сама.
, 13 марта 2012