БЫТЬ — ИЛИ КАЗАТЬСЯ?..

«Чудеса» сегодняшних казачьих кругов присутствием православных батюшек не ограничиваются — в президиумах обычно сидят и представители т.н. «Советов стариков», обладающих не меньшими полномочиями.

В старейших Запорожском и Донском войсках был такой институт власти. На Сечи «батьки», «сивоусые диды» (старшие, опытные казаки, бывшие в молодости полковниками, сотниками) обладали непререкаемым авторитетом, как носители обычаев и традиций строго следили за соблюдением неписанных законов «славного низового товарищества».

На радном майдане «диды» занимали места сразу после войсковой старшины. Во время походов они приставлялись к полковникам и сотникам «для совета и нагляду». При отправке «листов» от имени Запорожского войска их подписи стояли после подписей Кошевого. Бывало, при погребении «дидов» на Сечи палили не только из «малого ружья», но даже из пушек, чего не удостаивались многие атаманы…

Чтобы понять причину такого влияния их на жизнь Запорожья, необходимо уяснить главнейшую роль, которую они выполняли. Нагляднейшим примером будет следующий. 11 марта 1771 г. из Петербурга на имя кошевого атамана Петра Калнышевского пришло следующее письмо генерал-прокурора князя А.А. Вяземского: «Не можно ли из Сечи Запорожской, мимо Очакова и Кинбурна, пройти лодками в Черное море и оттуда в Дунай или хотя бы до Аккермана. На каждой лодке иметь по писарю и записывать всё: ветры, сильны ли оные были или тихи? С которой стороны дули? Часто ли переменялись? В каком по видимому расстоянии между крепостей проходили? Какая тут глубина воды была? Проходя крепости, далеко ли от берега плыли и какою, ежели можно изведать, глубиною? А если близко берегов сии лодки пойдут, то записывать же и берега, где оные круты, а потому близко ль оных стоят глуби, где отмели или косы и как далеки в море? Где есть глубокие заводи, где по берегам и какие селения, города и деревни? Где те лодки ночлег имели, с какою выгодою и с какою предосторожностью, и не было ли на них какого покушения и чем оное отвращено? …»

Шла очередная турецкая война; Императрица Екатерина II думала об освобождении Балкан с последующим броском войск на Константинополь, при поддержке десанта с моря. Чтобы выполнить комплекс задач, поставленных перед запорожской экспедицией, в настоящее время потребовалась бы работа Генштаба с его высококлассными специалистами и сложнейшей техникой. «Сивоусые диды» — ветераны сухопутных походов и морских набегов до Трабзона и окрестностей Стамбула, знатоки морских побережий, господствующих там течений и ветров — были для Запорожья тем, что впоследствии получило название «мозг армии» и организационно было оформлено в штабных структурах.

Со временем, когда процесс «огосударствления» казачества принял необратимый характер, когда чинопроизводство казачьих офицеров начало производиться на общих принципах русской армии, появились у казаков свои штабы с военными топографами, геодезистами, офицерами разведки и т.д. — роль «сивоусых дидов» свелась к нулю. Но в гражданской жизни станиц и хуторов этот институт отчасти сохранился. Казачество ещё оставалось обособленным «служилым» сословием, чья внутренняя жизнь строилась не столько на общеимперском законодательстве, сколько на «обычном праве» — собственных вековых традициях. Старики обладали также богатейшим опытом ведения хозяйства в своих регионах, экономика же казачьих войск играла всё возрастающую роль.

Со временем реальное влияние на станичную жизнь «стариков» стало чисто номинальным. В жизни войск чисто «казачье» законодательство постепенно сузило роль прадедовских традиций до круга семьи и культурной жизни. После реформ 1861 года на высшем государственном уровне было решено повысить «гражданственность» казачества, для чего переработать прежние законы. В войсках появились соответствующие комитеты по разработке проектов новых законов, а в Петербурге был создан Особый комитет по пересмотру «казачьих законоположении», который предложения из войск даже не рассматривал.

В 1868 году был обнародован блок законов, разрешавший казакам «свободный выход из состояния» и предоставлявший право заниматься всеми видами промышленной деятельности и торговли. Иногородним разрешалось селиться на казачьих землях и приобретать любую собственность. В 1869 году было принято «Положение о поземельном устройстве в Казачьих Войсках», а годом позже — «Положение об общественном управлении в Казачьих Войсках», размывавшие казачество как обособленную часть населения. Суть их состояла в том, что станичная община становилась «всесословной», иногородним предоставлялось право голоса на станичных сходах. Хотя оговаривалось, что они могут решать лишь вопросы, имеющие отношение именно к ним — на деле они касались всех сторон станичной жизни, кроме военной. Если прежде казачьи офицеры и чиновники вместо должностных окладов и пенсий получали войсковые земельные наделы, теперь эти наделы становились их частной собственностью. На казачьи войска стали распространяться и общегражданские суды, на их территории учреждались земства с возложением на казаков целого ряда неведомых им доселе податей и повинностей.

Коренная ломка произошла и в управлении войск. Посты начальников областей и войсковых атаманов были совмещены, и гражданский чиновник, оставаясь на прежней должности, автоматически получал пост атамана. Вместе с этим, были урезаны территории казачьих войсковых земель — отныне ею стала лишь та, что была заселена непосредственно казаками, а не вся территория Казачьего Войска. Заселённые иногородними (крестьянами, рабочими угольных копий, нефтепромыслов и т.д.) и инородцами (горцами, кочевниками и т.д.) районы попадали в гражданское управление, возникала «чересполосица», когда казачьи юрты перемежались с обычными общеимперскими волостями — в итоге стали нарастать конфликты казаков с иногородними и инородцами.

Ещё один удар по влиянию стариков нанесло появление многочисленной станичной интеллигенции — учителей, врачей, агрономов, чьи профессиональные знания оказались востребованней, нежели не отвечающие запросам современной жизни поучения.

В конечном счёте, институт стариков в общественной жизни стал выполнять функции в объёме бывших советских товарищеских судов при ЖЭКах. И нужно ли в наше время наделять их несвойственной им уже в позапрошлом веке властью? …

Теперь коснёмся проблемы создания казачества «из чего угодно» — тем паче, что и на сию тему есть богатый исторический опыт.При подавлении восстания Булавина царские войска залили Дон кровью, а уцелевшие повстанцы во главе с Игнатом. Некрасой ушли на Кубань. На Дону осталось всего около б тысяч «казачьих душ обоего полу». Вскоре, ощутив острую потребность в казачьей коннице, Россия стала спешно исправлять ошибку, искусственно увеличивая численность «казачьего» населения. Верстались все желающие из бывших беглых, к казачьему сословию приписывали деревни государственных крестьян в верховьях Дона, десятки тысяч отслуживших свой срок солдат (в некоторые годы — до 75 тысяч!).

Число «казачьих» полков резко возросло, о боеспособности же приписных можно судить по письму Донского Войскового правительства князю Потемкину: «Хотя из них были и люди такие, кои давали надежду к службе, но все они, не имея к тому навыка от молодых лет и будучи на своих местах или земледельцы или люди в праздность погруженные, оказались бесполезными, тем еще более, что нередко происходят от них из полков побеги и другие постыдные по службе упущения, касающиеся до нарекания Донских казаков, которые и рождением и воспитанием своим, получая свойственное предков их состояние, имеют особливые способности и усердие к службе, чем. Войско сие приобрело славу».

Итогом искусственного увеличения численности донского казачества (с начала 18 века до начала 20-го — с. 6 тысяч человек до полутора миллионов — в 250 раз!) стало «омужичивание». В 1837 году Император Николай I по итогам смотра донским полкам под. Новочеркасском заявил Войсковому атаману Власову: «Я ожидал увидеть двадцать два полка казаков, а вижу каких-то мужиков! Никто не имеет понятия о фронте. А лошади! Это не казачьи лошади, а мужичьи!»

После ликвидации в 1775 году Запорожского Войска князь Потёмкин принялся за создание новых войск не из «гулящего и беглого люда» и хлебопашцев, а из иноплеменников, чья воинственность должна была служить гарантией их пригодности к казачьей службе.

Когда в русско-турецкую войну 1768–74 гг. императорская эскадра действовала в Адриатическом и Эгейском морях, она была поддержана сражавшимися против поработителей на суше греческими повстанцами. После войны, страшась преследований турецких властей, часть их эмигрировала в Россию. По той же причине в Причерноморье оказалось много албанцев. Из них князь и задумал сформировать новое казачье войско. А поскольку греки и албанцы являлись хорошими моряками, поручить им охрану морской границы и побережья.

Войску, насчитывающему 1263 человека, выделили территории у Таганрога, Керчи, Еникале, предоставили казачьи права, освободили от налогов, назначили жалованье; казна выделила средства на постройку домов и обзаведение хозяйством, возведение казённых зданий и госпиталя. Когда же дело дошло до военных действий, наступило время удивления: в 1773 году из проверенных 1003 «казаков» в строю оказалось 500, остальные были невесть где, а когда генералу Борзову было приказано взять с собой 300 «греко-албанцев», он с превеликим трудом смог наскрести две сотни. Новоиспеченные «казаки» частью разбежались по всему Крыму, преимущественно в Балаклаву и Алушту, а оставшиеся в «войске» занялись торговлей, благо были освобождены от пошлины. Проверка в 1785 году вообще обнаружила, что в «войске» полно не только украинцев, но и грузин, армян, татар, даже итальянцев, желавших пользоваться предоставленными льготами. Единственное, на что оказалось способно Греческо-Албанское войско, это несение караулов в Таганроге.

Неудачей завершилось и создание Крымско-татарского казачьего Войска (после присоединения Крыма к России). По Указу 1784 года для охраны Таврии и Крыма должны были быть сформированы из татар 5 конных дивизионов общей численностью 1035 человек. Создать удалось лишь три, но когда выяснилось, что эти «казаки», в случае турецкого десанта на полуостров готовы поднять восстание, один дивизион был распущен, а два оставшихся включены командами в русские полки — для сопровождения почты, охраны соляных промыслов, борьбы с разбойниками, «войско» же было ликвидировано.

Такая же участь постигла и Ногайское казачье войско. Когда в 1783 году ногайцы подняли против России восстание, оставшийся верным мурза Баязет-бей получил земли в Таври, на реке Молочной. Туда потянулись ногайцы из турецких владений, и Порта этому не препятствовала — настолько они были хлопотными подданными. В итоге на Молочной оказалось около 10 тысяч ногайцев, правительство предоставило им статус государственных поселян. Потеря власти над соплеменниками никак не устраивала Баязет-бея, и он предложил создать «казачье войско» под своим атаманством, которое вместо податей сформирует два конных казачьих полка по 500 человек. Ему удалось экипировать и вооружить лишь две сотни конников, ставших личной охраной бея, а с остальных соплеменников стали силой выколачивать деньги, будто бы для закупки лошадей и оружия. Ногайцы стали роптать. Проверка в отсутствие «атамана» установила, что «войска» как такового не существует — вместо «оказачивания» Баязет-бей занялся закрепощением ногайцев, дома устроил гарем из крепостных русских девушек и даже одной дворянки, заставив принять ислам…

Итак, попытки создать казачество «из чего угодно» не увенчалось успехом — и с русскими приписными, и с инородцами. Русские крестьяне и гулящий люд, столкнувшись с реалиями службы, быстро вспоминали поговорку: «Слава — казачья, а жизнь — собачья», нередко предпочитая вновь лить пот на пашне, а не кровь на поле боя, либо снова продолжать бродяжническую жизнь. Иностранцы не желали рисковать жизнью потому, что отважно сражаться за свою Родину и делать это за приютившую тебя чужую страну — разные вещи. Многие воинственные степные народы, привыкшие к внезапным набегам и отступлению в случае опасности, не были приучены к постоянной напряженной службе, не выдерживали физических и психологических нагрузок многочасового боя, уступая по этим показателям регулярной кавалерии (тогда как казаки превосходили её).

Желающим «слепить» казачество «из чего угодно» следует помнить этот опыт — тем более, учитывая реалии сегодняшнего дня и качественную характеристику самого «возрождающегося» казачества.

Как известно, в нынешней России две организационные формы казачества — «реестровое», (занесённое в особый Госреестр) и «вольное» (организации вне реестра).

Вначале посмотрим на состояние дел реестровых «казачьих войск», поскольку их структура чётко обозначена, должностные лица и служебные обязанности расписаны, участие в общественной жизни регламентировано законодательством, а «плоды» деятельности худо-бедно освещаются в СМИ.

Как не прискорбно, по правовому статусу эти «войска» являются «добровольным объединением граждан», мало чем отличаясь от нигде не зарегистрированного, живущего без всякого устава «Евро-азиатского казачьего хутора имени товарищей Христофора Колумба и Патриса Лумумбы села Чудо-Юдова». Не обладают реестровики и правами, которыми не были бы наделены остальные граждане России. В том же Законе «О государственной службе российского казачества» перечислены те сферы деятельности, которыми может заниматься каждый россиянин.

Вот что говорит атаман «реестрового» Кубанского Войска Н.А. Долуда: «Из казачества ушла интеллигенция — врачи, учителя, инженеры, потому что ничего, кроме болтовни, в обществах не было. Уровень образования — низкий. Казачество возродилось, но мы застряли в болоте, нет движения вперед…» Вторит ему в статье газеты «Вести славян Юга России И.Кочубей: «Раз казачества как бы и нет до сих пор (хотя оно как бы и «есть»), покинули его организации многие из самых боевых, грамотных, толковых потомков казаков, не сгинувших в мутных потоках перестройки интеллигентов, предпринимателей, деятелей культуры. Зато поспешили возглавить его сначала чиновники и деятели от КПРФ, а сейчас вообще непонятно кто». Автор статьи считает, что «…ККВ и войском-то назвать можно с натяжкой». А откуда у руководства реестровиков возьмутся время и силы для создания дееспособного войскового организма, если они всецело заняты построением собственной иерархической лестницы, которой позавидовала бы любая бюрократическая система мира? Войсковой атаман ККВ, штаб Войска, правительство Войска, департамент по делам казачества в Администрации края, Совет атаманов Войска, Сбор казаков Войска, наконец, последнее нововведение — Общественный совет при атамане ККВ…

Не лучше дела и в других реестровых войсках. Нужно быть очень наивным человеком, думая, что «государственное» казачество может быть иным по определению. Государство практически всегда проводило политику ослабления казачества, размывания его исторически сложившихся организационных и военных структур, насильно «вписывая» его в «гражданственное» общество — покуда власть «срачьих и собачьих депутатов» вообще не ликвидировало его как сословие.

Современная Россия вполне может обходиться без казачества, равно как другие страны не страдают от отсутствия организационно оформленного военизированного реликта — дворянства. И «возрождение» началось не потому, что посткоммунистическая Россия нуждалась в казачестве, а потому что при разгуле «демократии» вообще возникали самые фантастические общественные организации. К тому же в период схватки за власть между президентами РФ и СССР каждый искал любые могущие поддержать его силы — одной из них и заявило себя многочисленное и моментально структурировавшееся казачество. И тут же возникли противоположные по взглядам общесоюзные объединения — «Союз казаков» и «Союза Казачьих Войск России».

СССР канул в Лету, период «двоевластия» закончился, однако казачество с его требованиями осталось, и с этим приходилось считаться. Запретить казачье движения было уже нельзя — значит, нужно было его «приручить». То есть действовать согласно поговорке: «Чтобы собака не лаяла — брось ей кусок хлеба, а чтобы она виляла хвостом — кость». Так власть и поступила — начала с «реабилитации» и ряда других, практически ничего не значивших законодательных актов, завершив сей процесс созданием «реестрового» казачества. В его лице власть близка к тому вожделенному образу казачества, о котором мечтали и русские самодержцы, и польские короли — всецело послушное, во всех отношениях зависящее от власти «огосударствленное» казачество.

Твёрдо став на ноги и держа все рычаги управления страной в своих руках, власть уже не нуждалась в «заигрывании» с казачеством. Чтобы наконец-то покончить с набившей оскомину «казачьей проблемой», верхушке казачества был предъявлен ряд условий, после принятия которых она получала некий государственный статус — вернее, ряд льгот социального и экономического плана. По сравнению с тогдашним положением дел в казачестве, не имевшем единого центра, руководимого сотнями всевозможных «батек-атаманов», раздираемого изнутри политическими и личными склоками — это был всё-таки шаг вперёд.

Полагая, что официальное признание государством, присвоение казачьих чинов в установленном законом порядке отсечёт от «атаманства» всевозможных самозванных «генерал-адмиралов», что слова о поддержке дышащей на ладан «казачьей экономики» лишь первый шаг на пути настоящего возрождения — часть атаманов приняла условия власти и принялась спешно создавать «реестровые» структуры. Действительно, на первых порах власть выполняла свои обязательства (реестровые войсковые атаманы получили официальные генеральские звания и посты вице-губернаторов, приобрели ряд дополнительных полномочий в качестве «хозяйствующих субъектов), но дальше дело не пошло.

Слыша сегодня голоса, что казачество снова в «мёртвой точке» и даже деградирует, так и хочется спросить — а вы на что надеялись, пытаясь играть с государством на равных? Что власть — будь она царской, коммунистической, «суверенно-демократической» — потерпит рядом с собой организационно оформленную, спаянную вековыми традициями и общими социально-идеологическими стремлениями полувоенизированную силу? Да ещё пожелает принять участие в её создании?

Наверное, и наверху есть люди, хоть немного знакомые с казачьей историей. Помнящие, например, как в августе 1917 года командование Кавказской казачьей дивизии обратилось к казачьим войскам с призывом остаться в стороне от проблем раздираемой смутами России и её разложившейся армии, создав собственную, казачью. Через неделю на призыв откликнулись свыше 100 тысяч казаков европейских фронтов, а затем десятки тысяч казаков турецкого фронта и Экспедиционного корпуса в Персии!

Или как в годы Гражданской войны Кубанское войсковое правительство дважды начинало переговоры с правительствами «гетманской» и «народной» Украины о возможности создания Федерации. Попытки эти потерпели неудачу не только из-за противодействия Деникина, но и позиции Украины — что нисколько не умаляет факта, что казачество имело тогда смелость принятия самостоятельных важных решений.

Факты «казачьего своеволия» имели место и в последнее время — участие в Приднестровском, Абхазском, Югославском конфликтах, попытки создания «Уральского правительства в изгнании»… При неорганизованном, без единой идеологии казачестве всё перечисленное не приняло широкого размаха — но что могло произойти, будь казачество сплочённым и имей под собой материальную базу? … По существу, сегодня реестровики служат фасадом всего казачества, выступая от его имени в органах власти и СМИ, демонстрируя заботу властей о его возрождении и свое единение с ней, восхваляя достижения казачества в культуре, образовании и экономике. Говоря образно, являют собой известного мушкетёра из романа А.Дюма — на груди у которого всё блестело, а сзади под плащом были залатанные подштанники. За видимым внешним благополучием (регулирование статуса и поля деятельности реестровиков федеральным законодательством, получение высоких чинов и должностей, успехи в культуре и экономике, проведение парадов и участие в правоохранительной деятельности) скрывается небольшой «пустячок»: в действительности, их роль в законодательных и исполнительных структурах даже собственных регионов ничтожна, вклад их «экономик» в экономический потенциал мест проживания минимален, влияние на общественно-социальную жизнь таких сложных в этническом отношении регионов как юг. России, Оренбуржье, китайско-казахстанское пограничье, желает много большего.

Надежды казачества на то, что, обрети оно статус «государственного», власть станет оказывать помощь в указанных выше сферах жизни, не оправдались: власти нужно не сильное, социально и экономически активное казачество, а послушный «попутчик» у державного стремени. Беззубостью и покорностью заплатили реестровики за государственный статус, чины и должности своих атаманов.

Как говорится — «кто девушку ужинает, тот ее и танцует»: власть немного «поужинала» реестровиков, и теперь их вовсю «танцует». Сравнивая внешний антураж «реестрового» казачества с его реальным вкладом в дело возрождения, поневоле задумаешься — а не заменяет ли созданная вокруг него словесная шумиха практическую работу, не созданная ли СМИ виртуальность перед нами? Отдавая должное определённым достижениям. Реестра (хвала Господу и за малые утешения!), понимая, что это всё, что можно сделать в нынешних условиях — будем благодарны ему за главное. Широкой общественности, мало знакомой с истинным положением дел, существование «государственного» казачества не позволяют забыть о самом этом понятии и его возможной роли в возрождении Великой России.

Однако реестровики — это лишь часть казачества. Именующие себя «вольным казачеством» (термин времен Наливайко, Разина, Гонты, Пугачева, Зализняка) многочисленнее. Не управляемые из общего центра, поддерживающие между собой только горизонтальные связи, зачастую официально не зарегистрированные, они рассыпаны по всей России тысячами обществ, отделов, округов, станиц. Находясь в основном в городах, эти структуры создавались по двум принципам — политическому либо профессиональному. Исходя из первого, существуют казачьи общества «имени товарища Будённого» либо «генерала Шкуро» («Героев-второконников» или «Казаков-первопоходников»), каждое из которых, помимо связей между себе подобными казаками, поддерживает контакты с общероссийскими организациями той же политической направленности. По второму — строятся общества «творческого» казачества (художники тянутся к художникам, писатели к писателям), естественно тяготеющие к общероссийским союзам коллег по ремеслу.

Эти казачьи «кружки по интересам» порой финансово самодостаточны, намного демократичнее реестровиков (где наличие чинов и погон предполагает определённую субординацию), но существуют как бы вне общего казачьего движения. Интеллектуальный потенциал их огромен, однако для казачьего возрождения, по большому счёту, пропадает втуне. Издание газет и книг — прекрасно, постройка «казачьей» лесопилки, кирпично-черепного заводика (чуть было не написал «свечного»!) — тоже. Но было бы лучше, если бы всё это сливалось в общий поток казачьей культуры и экономики, а не распылялось по городам и весям.Делая для казачьего возрождения в целом не меньше реестровиков, вольное казачество для СМИ (и, значит, для общества) остаётся в тени, будучи известным, в лучшем случае, по деятельности какого-нибудь отдельного казака-издателя.Чтобы понять, можно ли слить воедино усилия «реестрового» и «вольного» казачества, прежде всё-таки надо решить, нужно ли вообще казачество современной России? И если да — в каком качестве? …

Но это тема уже другого разговора.Не столь давно на страницах «казачьей» прессы широко обсуждалось выступление в Казани «казака N 1» России — экс-генерала Трошева. Точнее говоря, одно из его высказываний: «Казачество — такое, какое оно есть сегодня — государство, т.е. власть, не устраивает. С 1990 года возрождение стихийное. В 21-м веке казачество с его «навозным» патриотизмом — анахронизм; общины, традиции — средневековое мракобесие. «Упёртое казачество» современному государству европейского уровня просто вредно. Мы создадим новое казачество — из чего угодно, без так называемых казачьих потомков, тянущих нас назад к феодализму». Конечно, в ответ на такое заявление можно вспомнить пару цитат из дедушки Крылова — вроде «пустая бочка всегда тарахтит» или «хорошо, что Бог свинье рогов не дал». А можно и задуматься — действительно ли процесс возрождения казачества на сегодняшний день настолько слаб и уязвим, что достаточно мнения вышеназванного генерала про «навозный патриотизм» казачества, чтобы отстранить от участия в возрождении «так называемых казачьих потомков»? Неужели власть его столь велика, что для него пара пустяков создать собственное «казачество из чего угодно»?..

Но прежде стоило бы коснуться основополагающей в данном случае проблемы — что позволило казачеству существовать вплоть до начала прошлого столетия, хотя за многовековую историю России и Польши неоднократно предпринимались попытки его уничтожить? Что позволяло ему в России сохранить самобытное самоуправление, землепользование, собственные воинские формирования в составе русской армии — хотя свободолюбие казачества и его отрешение к независимости во всех сферах жизни вряд ли были до душе царской власти?

Ответ может быть лишь один — государственная востребованность казачества. Востребованность как многочисленной, прекрасно подготовленной вооруженной силы, чьё содержание обходилось державе намного дешевле, нежели наличие равной им по численности регулярной кавалерии.

Вспомним, что «заигрывать» с днепровским казачеством начал ещё польский король Сигизмунд-Август, при котором в 1572 году несколько сот казаков были внесены в «реестр», начав получать постоянное денежное жалованье из казны и будучи приравнены в правах к мелкопоместной («застенковой») шляхте. Преемник Сигизмунда-Августа король Стефан Баторий (4-х месячное пребывание на польском троне Генриха Валуа не в счёт) вначале был решительным противником казачества, но дальнейший ход событий в Речи Посполитой изменил и его точку зрения. Когда жители Гданьска не признали Батория, провозгласив своим королём австрийского императора Максимилиана, Баторий решил предпринять против мятежников военный поход. Польская и литовская шляхта под всевозможными предлогами уклонялась от него. Зато на призыв дружно откликнулись запорожское и днепровское казачества, составившие костяк армии Батория.

В сражении под Тщевом козацко-польские войска под командованием гетмана Яна Зборовского наголову разгромили гданьцев, потерявших 4527 человек убитыми, несколько тысяч ранеными и пленными, оставивших в руках победителей 6 знамён и много пушек.

Оценив верность, дисциплинированность и высокие боевые качества казачества, Баторий приказал увеличить реестр до 6-ти тысяч человек, сформировав из казаков 6 конных полков (Черкасский, Каневский, Белоцерковский, Корсунский, Чигиринский и Переяславский) и законодательно оформить права и обязанности реестровиков. Расположенные на турецком и татарским порубежье, казачьи полки обязаны были находиться в постоянной боевой готовности. При этом они сохраняли возможность избирать себе старшин и гетмана, наделённого правом непосредственного обращения к королю.

Несмотря на то, что в отношениях властей Речи Посполитой и реестрового казачества (которое в ряде польско-украинских конфликтов поддерживало земляков) не всё обстояло гладко, вопроса об упразднении казачьего реестра не возникало ни разу. Казачьи полки стали неотъемлемой частью коронного войска. Больше того, казачество как таковое — реестровое, запорожское, «вольное» — в ряде случаев даже становилось гарантом самого существования Речи Посполитой как независимого государства.

Так, во время очередной польско-турецкой войны в ноябре 1620 года поляки потерпели под. Цецорой жесточайшее поражение, был убит их командующий гетман Жолкевский. Но боевые действия продолжались, и против 200-тысячной турецкой армии Польша смогла выставить всего 25 тысяч солдат. Тогда Сейм обратился за помощью к казачеству — и гетман Сагайдачный привел в польский лагерь под Хотином 47 тысяч казаков — и реестровиков, и запорожцев, и даже 7200 «дворских». Благодаря этому подкреплению, полякам удалось вынудить турок к мирным переговорам (омраченных для казаков 10 апреля 1622 г. смертью от полученных в бою ран их гетмана).

Востребованность казачества была такова, что Речь Посполитая не отказалась от его использования и после козацко-польской войны 1648–54 гг., когда реестровики перешли на сторону мятежного гетмана Хмельницкого. Особую роль сыграли казаки в известных событиях 1683 года, когда в июле 300-тысячная турецкая армия визиря Кара-Мустафы разгромила австрийские войска и подошла к Вене. Опасность была столь велика, что император Леопольд оставил столицу, поручив оборону города коменданту графу Штарембургу. Началась осада Вены.

На призыв Леопольда защитить Европу откликнулся польский король Ян Собесский, получивший поддержку «вольного» казачества.12 сентября 1683 г. под стенами Вены произошло генеральное сражение. Разгром и бегство турецких войск начались на нравом фланге, где их позиции атаковали казачья конница под командованием полковников Апостола, Палия, Искры и Ворона. По свидетельству историков, именно украинские казачьи полки и «крылатые гусары» Яна Собесского спасли Вену — и, возможно, всю Австрийскую империю от завоевания Турцией.

В 1684 году Ян Собесский своим Универсалом восстановил в Речи Посполитой казачество и определил места его расположения и несения службы -районы Корсуня, Чигирина, Лысенки и Умани. В следующем году Сейм утвердил Конституцию (постановление) о «принятии в отеческое покровительство» казаков, пожелавших признать над собой власть назначенного Короной гетмана, с предоставлением им «всех вольностей и привилегий», дарованных реестровикам прежними королями.

Аналогичные процессы происходили и в России. Иван Грозный почти одновременно с Сигизмундом-Августом начал «огосударствление» присягнувших ему в 1577 году на верность донских казаков. Позже царь Пётр Великий вынудил часть донских казаков (после подавления восстания Булавина) покинуть Дон, а в мае 1709 года уничтожил Запорожскую Сечь. Однако потребность в казачестве заставила русское правительство восстановить Запорожье и начать искусственно увеличивать численность донских казаков, переселяя на Дон десятки тысяч отставных солдат и «верстая» в казаки казённых крестьян. Повторно уничтожила Запорожскую Сечь Екатерина Вторая, но нужда в запорожцах скоро заставила и её возвратить их в состав русской армии, переименовав в Черноморских казаков, а позже переселив на Кубань для завоевания Кавказа (где в 1860 году бывшие сечевики основным ядром вошли в состав Кубанского Казачьего Войска).

И это был не единственный случай, когда России пришлось восстанавливать ранее упразднённые казачьи войска. Когда в 1812 году на Украину двинулись два корпуса Наполеоновской армии — саксонский генерала Ренье и австрийский генерала Шварценберга — в Петербурге вспомнили о бывшем малороссийском казачестве. Указом Александра I спешно было учреждено «Украинское казачество» — «из людей к казачьей службе способных и издавна навыком к ней и охотой к ней известных». Походным атаманом его стал граф де Витт. В течение двух месяцев только в Киевской и Подольской губерниях было сформировано 4 конных казачьих полка общей численностью в 4700 сабель. Малороссийские казачьи полки вошли в состав 3-й армии генерала Тормасова, которая остановила вторжение австрийцев и саксонцев на Украину.

Одновременно с этим в Сибири происходило формирование 10-ти новых казачьих полков, костяк которых также составили бывшие малороссийские казаки — сосланные за Урал участники казачьих и гайдамацких восстаний.

Наличие в русской армии казачьей конницы было настолько экономически выгодным, что военное министерство не отказывалось от неё в самых трудных для себя ситуациях. Например, когда после поражения в Крымской войне финансовая система России испытывала кризис, происходило вынужденное сокращение армии. Из 80, 5 тысяч офицеров и солдат регулярной кавалерии в строю осталось только 36,7 тысяч! В это время казачьим полкам стало уделяться повышенное внимание, и они впервые в качестве штатных единиц были включены в состав дивизий регулярной кавалерии.

Не менее экономически оправданным было наличие казачьей пограничной стражи, для чего в директивном порядке создавались новые Войска — на Востоке (Забайкальское, Уссурийское, Амурское) и в Средней Азии (Оренбургское, Семиреченское).Востребованность казачества как специфического военного сословия заставляла обращаться к нему уже в 20-м страны, в которых оно к тому времени либо исчезло, либо даже не существовало вовсе. На этом необходимо остановиться подробнее — ведь эти события не просто ближе всего к нам по историческому времени, но и указывают некоторые возможные пути воссоздания (или создания с нуля) казачьих общин, организаций и воинских подразделений!

После Рижского 1921 года мирного договора с советскими Россией и Украиной в состав Польши вошли Западные Украина и Белоруссия, и ей для установления здесь крепкой власти потребовалось значительно увеличить присутствие активного польского населения. Наилучшим решением этой проблемы стало создание казачества — «посадничества», где в роли казаков выступили польские переселенцы, в своём большинстве отставные военные, жизнь которых строилась на казачьих принципах.

Занимаясь коллективным землепользованием и находясь на полуказарменном положении, «осадники» смогли успешно противостоять местным коммунистическим партизанским отрядам, создаваемым в сопредельных с СССР странах засланными туда кадровыми сотрудниками ЧК и «Нелегальной военной организации» Ген.штаба Красной Армии (среди которых, кстати, «набивали руку» такие будущие специалисты международного класса, как дважды герой Советского Союза К. Орловский, герой Советского Союза С .Ваупшасов и др.). Позже «осадники» сражались в рядах Армии Крайовой против гитлеровской Германии, а с 1944 года — сменившего её режима «полностью окончательно и бесповоротно победившего социализма».

В ходе 2-й мировой войны российское казачество оказалось востребованным Германией. Хотя по планам. Восточного министерства территория Донского казачьего войска должна была войти в состав будущей Украины, а Кубанского и Терского войск — в состав рейхскомиссариата «Кавказ», казаки, в отличие от других славян, не считались «унтерменшами» («недочеловеками»). 6 октября 1941 г. приказом Командования сухопутных сил Вермахта было разрешено создание казачьих подразделений для борьбы с партизанами, в то время как прочие славяне не имели права носить оружие. Сам Гитлер считал казаков не славянами, а потомками арийцев — готов, то есть народом германского корня. 15 апреля 1942 г. он разрешил использовать казачьи части в боевых операциях на фронте. Когда же население многих кубанских и терских станиц летом 1942 года встретило немцев хлебом-солью, как освободителей от ненавистного коммунистического режима, физически уничтожившего 70 % казачества, руководство Германии предписало рассматривать казаков как союзников и не препятствовать становлению казачьего самоуправления — во главе с выборными атаманами и созданию при них вооружённых отрядов самообороны.

После занята Кубани командование немецкой группы армий «А» получило из Берлина распоряжение создать т.н. «Казачий экспериментальный район», где надлежало отработать схему полного казачьего самоуправления — после ухода из него германских войск. Населению района предоставлялась полная самостоятельность в религиозной, культурной и образовательной деятельности, была разрешена ликвидация колхозов и переход к частной земельной собственности (что строжайше было запрещено на других оккупированных территориях СССР). В будущем «Казачий экспериментальный район» предполагалось реорганизовать в Кубанское атаман-губернаторство с правовым статусом «Первого автономного государства под немецким суверенитетом» на востоке Европы.IIод патронажем генерал-квартирмейстера Ген.штаба ОКХ генерала Вагнера создание «Казачьего экспериментального района» было завершено к 1 октября 1942 г. Он включал в себя территорию нижней Кубани (6 районов по прежнему советскому административному делению) и насчитывал 160 тысяч жителей. 5 ноября образование «Казачьего района» было официально утверждено, к этому сроку были полностью сформированы местные органы самоуправления. В январе 1943 года границы района были расширены, назначен его атаман, началась законотворческая работа над правовыми основами вхождения «Казачьей автономии» в Федерацию с будущей Украинской державой и «немецким» Кавказом. Однако зимой немцы были вынуждены оставить Кубань, и на этом попытка создания «Казачьей автономии» закончилась.

Тысячам кубанцев не оставалось ничего другого, как влиться в состав казачьих частей вермахта. Десятки тысяч беженцев отступили вслед за германской армией, чтобы осесть «Казачьим станом» — вначале в Белоруссии, Польше, потом в Италии – и, в конце-концов, оказаться с генералом. Т.Домановым австрийском Лиенце.

Пик сотрудничества Германии с казачеством пришелся на вторую половину 1943 года, когда после сокрушительных поражений под. Сталинградом и на Курской дуге Вермахт остро нуждался в людском пополнении. Идеологической основой расцвета сотрудничает послужил тезис, что «в соответствии с последними научными изысканиями казаки являются прямыми потомками готов и, таким образом, сохраняют прочные кровные связи со своей германской прародиной». Исхода из этой «научной» выкладки, 10 ноября 1943 г. фельдмаршал Кейтель и министр Розенберг издали совместный Манифест для казачества, обещая возвращение его исторических областей и прежних привилегий. А 30 марта 1944 г. появился приказ командующего добровольческими войсками вермахта генерала Э. Кейстринга о создании Главного управления казачьих войск во главе е атаманом П. Красновым (подчинявшегося одновременно с Вермахтом и Восточному министерству Розенберга).

Эти меры позволили сформировать многочисленные казачьи части и соединения, сражавшиеся вплоть до последних часов войны как на советско-германском фронте, так и в Югославии, Италии, Австрийских Альпах, Франции. Например, на момент выдачи англичанами в руки СССР казаков 15-го казачьего кавалерийского корпуса генерала фон Паннвица и «Казачьего Стана», в первом насчитывалось 18,7 тысяч сабель, а в боевых подразделениях второго — 15,4 тысяч человек.

Казачьи части настолько хорошо зарекомендовали себя, что их созданием занималась не только Германия, но и её союзники. Так, казачий дивизион из 2-х эскадронов численностью в 365 сабаль входил в состав престижного кавалерийского полка итальянской армии «Савойя», около 400 казаков несли службу в итальянском уланском полку «Наварра», и т.д.

Казачьи формирования некоторое время значиличь даже в финской армии — маршал Маннергейм как бывший кавалерийский генерал русской армии знал боевые качества казачества не понаслышке. Итальянские и финские казачьи подразделения также были полноценными боевыми единицами, с высоким воинским духом — примером чему может служить 360 казачий полк под командой майора финской армии фон Рентельна (бывшего ротмистра русской армии). Лесисто-болотистая местность в районе соприкосновения советских и финских войск затрудняла ведение маневренных боевых действий, и этот полк вначале сражался в составе 5-й танковой дивизии Вермахта на Восточном фронте. Летом 1943 года он был переброшен во Францию — на оборону т.н. «Атлантического вала» близ г. Руайон (севернее устья реки Жиронда). Когда после высадки «союзников» началось отступление немецких войск из Франции, последовала массовая сдача в плен «туркестанских» и «кавказских» батальонов и легионов «Восточных войск» Вермахта, — и только полк Рентельна начал пробиваться к германской границе.

Имея из тяжёлого вооружения лишь станковые пулемёты, полковые миномёты и 2 батареи 76 мм орудий, полк сметал со своего пути отряды партизан и подразделения «союзников», пока под Дордонью не был полностью окружён намного превосходящими силами противника. Начальник штаба французской Национальной гвардии направил командованию полка письмо с предложением сдаться в плен, обещая в этом случае сохранение жизни всему личному составу. Однако Офицерские собрание полка отвергло это предложение («Казаки в плен не сдаются!»), — и в результате трёхдневных ожесточённых боёв у местечка Перегю полк-таки вырвался из окружения, нанеся противнику большие потери и захватив трофеи, в том числе несколько орудий.

Казаки фон РентельнаПолк продолжил движение на восток по тылам противника и, пройдя свыше тысячи километров, вышел к новой линии немецкой обороны — «Западному валу», где соединился с учебно-запасным полком 1-й казачьей дивизии. Об этом прорыве от атлантического побережья Франции вглубь Европы газета «Казачья лава» писала: «Героический поход майора фон Рентельна через всю Францию в августе 1944 г. …в своё время будет, несомненно, предметом восхищения казачьих историков».

Всего в казачьих войсках фашистской Италии и национал-социалистической Германии, не считая казаков Калмыцкого кавалерийского корпуса, насчитывалось свыше 110 тысяч казаков — выходцев из всех казачьих войск, как уцелевших после казачьего геноцида в СССР, так и тех, кто оказался после гражданской войны на чужбине. Примерно такова же была и история создания казачьих формирований в составе японской армии в Маньчжурии.

Краткий экскурс в казачью историю позволяет заключить, что казачество как военное сословие не просто существовало, но в ряде случаев целенаправленно возрождалось там, где оказывалось востребованным, или получало мощную поддержку союзника, в силу обстоятельств испытывавшего потребность в товарище по оружию.

Теперь вполне уместно задуматься — нуждается ли в возрождающемся казачестве сегодняшняя российская власть? Можно ли сегодня выявить некие причины и обстоятельства, схожие с вышеперечисленными, которые могли бы указывать на востребованность казаков в нынешней России? Если честно — я таковых не вижу!

И это закономерно: если более 70-ти лет СССР безболезненно обходился без казачества, почему в этом плане что-то должно измениться в Российской Федерации — наследнице не исторической России, а именно этого противоестественного образования, в кратчайший исторический срок сгнившего изнутри?

Не будем забывать, кроме того, что в 20-м столетии некоторые сословия полностью исчезли, а другие значительно утратили свою былую значимость. Где сегодня некогда многочисленное и дворянство — и российское, и европейское? Где былое всесилие Ватикана, когда тысячи католиков в наши дни принимают мусульманство, а в Париже прогнозируется появление рядом с собором Парижской Богоматери мечети?

Почему этой судьбы должно избежать русское казачество, если его предшественники и современники — аналоги в древних Персии и Византии, в Австро-Венгерской империи разделили участь дворянства и духовенства? Персидское и Византийское «казачества» исчезли одновременно с крушением своих империй; сербские «граничары» в результате реформ австрийского князя Гильдбурхаузена в 1735-48 гг. вначале были лишены автономии, затем условия их службы приблизили к общевойсковой, в их среде стало насаждаться католичество — и вот теперь о них остались лишь воспоминания…

Возможно, и русское казачество уже сыграло свою историческую роль, а геноцид коммунистов лишь ускорил закономерный естественный процесс его коренного преобразования либо исчезновения? Разве после реформ 60-х годов 19-го столетия, особенно после предоставления казачеству права служить и на гражданском поприще, не произошло изменений во всех сферах его жизни, необратимо размывая прежде замкнутые сословные границы?

Разве качественные изменения в военном деле, особенно проявившиеся в годы Великой войны, не привели к умалению роли кавалерии, отдав предпочтение ускоренному развитию технических родов войск — бронетехники и авиации? Разве не привело это к значительному сокращению кавалерии, истребовав перевооружение её остатков и предъявив новые требования к их обучению (появление в конных полках тяжёлого вооружения, многообразных технических средств и отработка взаимодействия конницы с «новыми» родами войск — танковыми и воздушно-десантными войсками)? Разве эти дорогостоящие новации не сравняли стоимость затрат на содержание армейской и казачьей кавалерии, тем самым лишив казачество главного преимущества — финансовой выгоды? Поскольку отвечать на эти вопросы коммунистам пришлось во время и после развязанной ими Гражданской войны, когда десятки тысяч лучших сынов казачества с оружием в руках сражались против захвата власти в России политическими бомжами и откровенными уголовниками, ответ был предсказуем — казачество должно исчезнуть, подобно рыцарству и дворянству.

Сегодня за плечами тех, кто считает себя казачьими потомками и принялся за «возрождение», уже больше полутора десятков лет — и чего они (мы) реально добились? Может быть, вполне исчерпывающее ответил нам теперь уже бывший Президент Путин, заявив, что не видит для казачества роли в стране.

Казачьи «теоретики» всевозможного розлива, начиная от доморощенных хуторских и до записных при войсковых атаманах, трактовали этот тезис по разному: одни считали, что Путин не видит роли казачества в экономической сфере, другие — в политической, третьи — в деле военного строительства… Рискнёт погадать и автор, на что даёт ему право следующее: хотя в своё время Президент и он имели честь состоять в «конкурирующих» организациях, однако их базовое цивильное образование одно и то же (юридические факультеты ЛГУ и МГУ), отчего ход их размышлений по данному вопросу может оказаться примерно одинаков (куда деться от вколачиваемых в головы постулатов таких наук, как «История политических учений», «Теория государства и права» и т.п.). Автор понимает лаконизм заявления главы государства, как не допускающий «смягчающих» участь потомков казаков толкований — ибо роли казачества действительно не видно ни в одной сфере жизнедеятельности нынешней России. В этом и кроется главная причина, по которой «возрождение» без конца топчется на одном месте.

Самая «выигрышная карта» сегодняшнего казачества, наличие которой мало кто возьмётся оспаривать — это относительные успехи в пропаганде казачьей истории и культуры.

В силу исторической необходимости казачество было поставлено в определённые, исключительные условия существования, в корне отличные от условий жизни остального населения России и Украины. Эти условия сформировали его, отличные от общерусской и общеукраинской культуру и менталитет. Главным из условий, послуживших причиной их, стали самобытное общественное устройство (казачье самоуправление, наследующее древнерусской «вечевой демократии»), землепользование (отсутствие крепостничества, принадлежность всех земель войску, а не отдельному собственнику), особый порядок несения военной службы, выделивший казачество в отдельное воинское сословие. Однако, могут указать скептики, всё богатейшее духовное и культурное наследство казачества, мировоззрение и традиции наших прадедов — это уже даже не вчерашний, а позавчерашнего день. Где та благоприятная среда, в которой они будут не просто сохраняться и продолжаться, но и давать свои новые всходы?

Сначала политика духовного и физического расказачивания, открытого геноцида, потом заигрывание с остатками казачества по принципу «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало», фактически обрубили естественную духовную преемственность поколений. И где теперь тот особый уклад жизни, что выделял казака в самостоятельную этно-сословную общность?..

А если отсутствуют условия, при которых рождается и развивается определённая духовность и культура, то рано или поздно они исчезают, в лучшем случае видоизменяются. Поэтому не надо умиляться растущим числом казачьих танцевальных ансамблей и фольклорных коллективов, изучению казачьей истории и культуры в школах — это не возрождение казачьей духовности и культуры, а всего лишь сохранение былого, ведущее к топтанию на месте с обращенным назад лицом.

Потому что духовность и культура не существуют сами по себе, не появляются из ниоткуда, по чьей-то воле — они являются производным сложных взаимосвязанных процессов — исторических, социальных, экономических, под воздействием последних они могут исчезать либо приобретать в иных конкретных условиях новые качественные характеристики. Например, сколько не изучай культуру древней Греции или Рима, сколько не пой песен эллинов и римлян, вряд ли кто из сегодняшних греков и итальянцев признает это возрождением своей культуры. Возродить можно лишь то, что неразрывно связано с реальной жизнью, продиктовано её запросами. Все прочие подходы к проблеме — искусственная схема, обычная ностальгия по прошлому.

Любопытно, что в инструкциях национал-социалистической Германии чиновникам оккупационных властей предписывалось не препятствовать покорённым народам в создании фольклорных коллективов, проведении массовых праздников народной песни и пляски, даже изучении истории. Зато строжайше запрещалось воссоздание тех социальных и экономических структур, при которых прежде развивались эти самые песни, праздники, при которых зарождались национальные духовность и культура.

И эта инструкции неукоснительно проводились в жизнь, в том числе на оккупированных территориях СССР. Например, в Ейске был снесён памятник палачу русского народа — Ульянову, а на его месте воздвигнут памятник А.С. Пушкину. Во всех почти мало-мальски значительных населённых пунктах возобновляли работу библиотеки, в которых предпочтение отдавалось произведениям Л. Толстого и Ф. Достоевского (поскольку, по мнению теоретиков германского нацизма, именно бесхребетно-слюнтяйные герои одного и неврастеники другого наглядно демонстрировали духовную «неполноценность» славянства).

К основополагающим принципам своего возрождения казачество относит и тесную связь с Православием. При этом, правда, нынешние казаки активно включаются не столько в собственно церковную жизнь, не столько соблюдают все её каноны, сколько проявляют себя во многих религиозных мероприятиях. Однако стремление познать свои духовные корни присуще сегодня многим группам населения России и не может служить определяющим признаком возрождения — это всего лишь естественный возврат к исконным духовным ценностям.

Этот процесс настолько закономерен для нормального человека, что германские оккупационные власти не только не препятствовали ему, но обычно даже способствовали. Идеологической основой этому служили слова Гитлера из «Майн Кампф» — что атеисты «гораздо худшие враги народа, чем даже интернационально настроенные коммунисты. Пусть каждый останется при своей вере, но пусть каждый считает своей первейшей обязанностью бороться против тех, кто подрывает веру другого», и лозунг Геббельса: «Наша борьба — это в самом глубоком смысле борьба между учением. Христа и Маркса».

Всего за время германской оккупации только в областях РСФСР было открыто 2150 православных храмов, на Украине — 5400, в Белоруссии — 600. Именно это и стало главной причиной якобы поворота Сталина лицом к религии. И во многих из них продолжались службы после освобождения — не мог же «лучший друг детей, пограничников, железнодорожников и физкультурников» во время войны оттолкнуть от себя верующих! К слову — в одном лишь Крыму при немцах открылись несколько десятков мечетей, а в Евпатории — синагога!..

Так что участие казачества в религиозной жизни России никоим образом не служит признаком его возрождения. Больше того, повсеместно наблюдается явление, к которому вполне применима русская поговорка — «заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт!» На казачьих кругах стало вдруг считаться необходимым присутствие православного батюшки — без чего решения их можно, в случае чего, объявлять «недействительными». Не иначе, как от большого выдумщика Алмазова, занесло в казачьи головы, вместе с кучей других «обычаев» и эту дурь! Нет, чтобы в исторические документы заглянуть. Заглянули — узнали бы, что в той же Запорожской Сечи казаки сами и избирали себе священников, и изгоняли их, если что. Что кошевой атаман на Сечи, одновременно совмещал высшую военную, духовную, гражданскую и судебную власть, что ему присягали не только «браты-сечевики», но и священнослужители, которые по его требованию могли быть немедленно удалены с территории Запорожья.

И такое положение существовало до самого упразднения Сечи в 1775 году: когда при последнем Кошевом Петре Калнышевском русским властям потребовалось заменить сечевого священника Кирилла Тарловского, не терпящего вмешательства в его дела Петербургского Синода, на более послушного Владимира Сокальского, к атаману с просьбой об этом в личном письме обратился всесильный президент Малороссийской коллегии «граф, кавалер, фельдмаршал» Пётр Румянцев. И для обоснования просьбы ему пришлось доказывать преимущества Сокальского перед прежним батюшкой — он, мол, и магистр богословия, и преподаватель Киевско-Могилянской академии…

Естественно, Синод стремился иметь как можно больше влияния на многочисленное и далеко не бедное казачество, что не раз приводило к серьёзным конфликтам между светской атаманской и духовной синодальной властями. Окончательную точку в данном противостоянии был вынужден поставить военный министр России и Главное Управление Казачьих Войск. Учитывая принципиальное значение этого вопроса, процитирую важнейшие утверждённого документа — «По вопросу о праве духовенства станичных церквей участвовать в станичных сборах»:

«Священник Ирклиевской станицы Кубанской обл. Варфоломей Сергиев обратился к Военному Министру с прошением о разъяснении ему, имеет ли право проситель, как лицо, происходящее из казачьего сословия и как член общества названной станицы, участвовать в выборах и быть избираемым в выборные на станичном сборе, а также прочитывать приговоры и распоряжения, касающиеся интересов общества, в каковых правах местное войсковое «начальство ему отказало. Военный Совет, на благоусмотрение коего представлялся означенный вопрос, остановился на следующих соображениях.

Не только священники лично, но и их дети по окончанию учения в высших духовных учебных заведениях, если будут признаны епархиальным архиереем достойными: к занятию учительских должностей или штатных при церкви мест, совершенно исключаются из списков казаков и поступают в духовное ведомство.

Таким образом, по существующим законоположениям, священник Сергиев не может участвовать на выборах наравне с прочими членами общества и быть избираемым в выборные на станичный сбор, а также не может требовать на прочтение общественные приговоры и распоряжения начальства, касающиеся интересов общества, из коего он считается выбывшим. Главное Управление Казачьих Войск. С-Петербург, Октября 7, 1905 г.»Письмо «О праве духовенства станичных церквей участвовать в станичных сборах», утверждённое 31 января 1909 г., прямо предписывало «разъяснить всем войсковым начальствам казачьих войск, что священно-церковно-служители станичных церквей не могут пользоваться правом участия в станичных сборах».

Как мы видим, священники не только не могли своим участием подтверждать правомочность проведения казачьего схода, но даже не имели права на них присутствовать. Военный Совет при Военном министре называет лишь одну причину: каждое сословие в Империи являлось обособленной группой населения, имело свой правовой статус, жило по собственным правилам и традициям, не вмешиваясь в дела других сословий.

Но существовала и вторая причина. До 1917 года казачество насчитывало в своём составе 47 национальностей, исповедовавших разные религии, причём некоторые из них были весьма многочисленными. Например, в кубанском триколоре зелёный цвет олицетворял казаков-мусульман, в донском жёлтый цвет говорил о наличии казаков-буддистов (калмыки). О национальном составе сибирских и дальневосточных казачьих войск можно говорить долго — в них состояли казаки не только традиционных религий, но и порой весьма экзотических, как-то идоло — и огнепоклонники!..

Но «чудеса» сегодняшних казачьих кругов лишь присутствием православных батюшек не ограничиваются — в президиумах их обычно восседают и представители т.н. «Советов стариков» — обладающие не меньшими полномочиями, чем батюшка…Если мы действительно хотим определить место казачества в сегодняшней жизни, ответив на поставленный в конце предыдущей статьи вопрос, то прежде всего необходимо понять — в каком качестве сами казаки стремятся видеть себя в условиях сегодняшней неокоммунистической России (реальной, а не созданной контролируемой тем или иным образом властью газетно-телевизионной империей)? И даже не просто — какую нишу и в какой области многообразной жизни страны казачество считает «своей», но и готово занять?

Как мы уже говорили, существование казачества и его своеобразие в самоуправлении и укладе хозяйственной жизни были обусловлены тем, что оно поставляло в армию многочисленную первоклассную конницу, подготовка и содержание которой обходилось казне много дешевле, нежели регулярной кавалерии.

Существуют ли сегодня эти два главнейших компонента востребованности государства в казачестве — и как в прекрасном человеческом материале для армии и как вооружённых формированиях, существенно экономящих финансовые средства? Отнюдь.Да, страна крайне нуждается в частях с патриотически настроенным, морально сплочённым личным составом, желательно воспитанным на вековых традициях непобедимой русской армии (а не на мифическом «боевом пути» Красной Армии, существование которой началось паническим бегством из-под Нарвы и Пскова, а закончилось с распадом СССР). Да, больше двух десятков армейских частей, погранзастав, флотских экипажей сегодня официально носят название «казачьих» — но только этим дело и ограничивается: в него вмешивается политика.

Вспомним тот «восторг», с которым определённые силы и национальные меньшинства встречали возрождение казачества, появление его законодательной базы и “огосударствление” в лице Реестра. И можно представить, какой новый «прилив энтузиазма» вызовет формирование полнокровных, боеспособных казачьих частей хотя бы у тех же властей кавказских республик, дикий нрав и разбойничьи порывы жителей которых издревле укрощало именно казачество?! Ради дружбы с «младшими братьями» (точнее — устойчивости своих кресел) российская власть пожертвует всеми предполагаемыми выгодами от реального воссоздания казачьих войск!

Тем более, что подготовка и содержание нынешних «казачьих» частей вовсе не облегчает положение госбюджета. Это прежде казак являлся в полк полноценным воином, получив боевую подготовку в станицах; теперь обучение даже «казака»- мотострелка, при наличии в частях сложной, дорогостоящей техники и вооружения, обходится казне не дешевле, чем мотострелка-неказака.Но, может, утратив особое положение в армии, казаки могут проявить себя в других сферах деятельности, заслужив снова высокий общественный статус?

Почти на каждом круге (раде) любого уровня мы слышим, какими огромными природными ресурсами, сельхозугодьями, научно-техническим потенциалом располагают «казачьи» регионы и какой мощной экономикой могут обладать Казачьи Войска, объединив свои сырьевые и финансовые ресурсы и проводя согласованную экономическую политику. «Казачий» Дальний Восток — лес, рыба, пушнина, нефть, газ, Тихоокеанский рынок сбыта; Сибирские и Урало-Оренбургские «казачьи» регионы — зерно, мясо, нефть, рыба, лес, пушнина, Среднеазиатский и Туркестанский рынок сбыта; «казачий» Юг России — зерно, фрукты, рыба, нефть, уголь, морские и горные курорты, порты… Аж дух захватывает!

Но это лишь умозрительная благость! Во-первых, не нужно путать ресурсы (сырьевые, сельскохозяйственные, научно-технический потенциал), находящиеся на территориях бывших исторических Казачьих Войск, с тем, чем сегодня реально располагают «Казачьи Войска». Разве «Всевеликое Войско Донское», хоть в малой степени — хозяин земель бывшего Войска Донского? Говоря «неполиткорректно» — имеет ли оно вообще хоть крошечный кусочек «своей» территории? Или пусть даже не владеть им может, а хотя бы распоряжаться? Например, сдавать в аренду земли, на которых ведётся добыча угля, иметь доход с проложенных по его землям железным дорогам? Ответ очевиден. И точно такое же положение с “войсковыми” землями и их ресурсами в других «казачьих войсках».

Во-вторых, даже допустив, что нынешние Войска сумеют объединить свои финансовые ресурсы и начнут вдруг проводить продуманную, целенаправленную экономическую политику, вряд ли они смогут достичь чего-то существенного, что заставило бы считать казачество серьёзным игроком в финансово-экономической жизни страны. Сырьевые ресурсы, прибыльные отрасли экономики, торговля, экспорт-импорт давно находятся в руках олигархов, поделены и переделены между группировками коррумпированного чиновничества, жиреющего на взятках и «откатах», мафиозными бандами, орудующими «под крышей» подельников -«оборотней в погонах». Потерпят ли они вторжения в «их» сферу интересов сильного конкурента, который наверняка не пожелает жить по их «понятиям»? Конечно, нет, и они приложат все свои возможности, начиная от легальных (лоббисты в Госдуме, правительстве и местном самоуправлении) и кончая помощью бандитов и «оборотней».

Может ли казачество в ответ явить себя мощной самостоятельной силой на политическом поле России? Такие попытки обозначить себя были, но — увы! Казаки пробовали заявить о себе как независимая сила, начав создание «Казачьей народной партии». При тогдашнем минимуме членов политической партии в 10 тысяч членов удалось собрать лишь треть указанного числа, на чём «независимая» политическая деятельность и завершилась.

Возможно, казачеству нужно вступать в уже существующие политические партии, выдвигая в органы власти своих наиболее активных, «раскрученных» представителей, которые станут представлять и отстаивать интересы казачества? Есть и такой опыт: например, депутатом Госдумы был атаман «Союза казаков» А. Мартынов — и дальше набивших оскомину общих фраз о «возрождении» и шумихи о необходимости «Закона о казачестве» дело не пошло.

Сегодня среди депутатов — атаман реестрового Дона В. Водолацкий, но толк от его деятельности ровно такой же (если не считать известных скандалов с некоей «Матильдой» и вокруг т.н. «реабилитации» П.Н. Краснова — см. предыдущий номер «Станицы»).Но, может, принятие этого самого пресловутого закона и есть выход из плачевного состояния? Вряд ли. Каждый из предлагаемых его вариантов начинается с постановки вопроса о самом понятии сегодняшнего казачества, сводящемся к двум вариантам: народ либо сословие.

Допустим — отдельный народ. Но почему из немалого числа народов России именно казаки должны обладать особым статусом и собственной законодательной базой?

Конечно, кроме основного Закона страны — Конституции — есть ряд сравнимых с ней по значимости законодательных актов отдельных регионов, в основном национальных республик. Но акты эти имеют народы, обладающие официально оформленной «своей» территорией, и действие их распространяется не только на титульный народ республики, а на все населяющие её народы и народности. Так что, получи казаки «собственную» территорию (забавно, по какому принципу она станет «нарезаться», к примеру, казачьим структурам Москвы или Питера?!) — какой в этом практический смысл? По аналогии с национальными республиками РФ, новоявленный «казачий народ» даже на “своих” землях не будет обладать преимуществами перед другими проживающими там народами. Так из-за чего шум? Только ради пиара борцам за «закон»?

Но нереально и придание казачеству статуса сословия (каковым оно фактически являлось в императорской России и республике периода 1917 года).

В сегодняшней неокоммунистической России никто не собирается, насколько я понимаю, отменять Декрет большевиков об упразднении сословий. Но если даже каким-то образом будет восстановлен статус казачества как служилого сословия, почему тогда не вправе потребовать этого и прочие «лишенцы» (дворяне, купечество, духовенство)? И тогда следующий шаг восстановивших свой правовой статус очевиден: это совместная борьба уже за возвращение отнятых у них «товарищами» имущественных прав, пусть даже не в полном объёме и не в единый миг. Понравится ли такая перспектива сегодняшним владельцами «газет, фабрик, пароходов»?..

Но если поднятая вокруг «Закона о казачестве» шумиха не стоит и выеденного яйца, ибо его принятие не решит ни одного из стоящих перед казаками вопросов — что-то ведь делать всё равно надо, дело идёт не просто о сегодняшнем состоянии, но и о будущем казачества!

Автор уже не раз повторял, что основная причина слабости сегодняшнего казачьего возрождения — его интеллектуальная немощь, правовая безграмотность и отсутствие достойных лидеров со звена «округ-отдел».

Пару лет назад, работая с группой юристов и экономистов над заключением по ряду внесённых в Госдуму законопроектов, я был удивлён числу законодательных актов, регулирующих вопросы землеустройства и местного самоуправления — свыше 1400! Большинство — «сырые», несовершенные, некоторые противоречили друг другу, отражая интересы лоббировавших их финансово-экономических групп. Но их объединяло одно — на практике, при умелой работе, отбирая нужные себе и одновременно «строя защиту» от противоречащих им по смыслу законов, можно было делать с землёй что угодно, выстраивая выгодные правоотношения с местной властью и населением. Именно этим занимались «грамотные» люди, отчего ныне существуют «отвечающие» законодательству огромные земельные латифундии и нищее, бесправное местное население.

Подавляющая часть этих законов существует и поныне, дополненная другими правовыми актами, особенно в области местного самоуправления (например, заслуживает особого внимания проблема местного общественного самоуправления, которое может стать альтернативой «официальному» и практически работать наравне с ним).

Получается, нет смысла ломиться в открытую дверь, сотрясая воздух криками о «Законе о казачестве»! Нужна команда опытных, искушённых в своём деле юристов и экономистов (не по диплому, а по знаниям), которые начнут работать «в нашу пользу» над уже существующим законодательством. В результате на свет может появиться некое практическое пособие к действию — допустим, «Сборник законов для казачества», регламентирующий все сферы жизнедеятельности и возрождения казачества.

Только способны ли на эту работу нынешние вожди движения? Состояние интеллекта и авторитет многих «реестровых» и «вольных» атаманов отлично отражает довоенный юмор о «непобедимой и легендарной». Вопрос: «Что вызывает генерал Красной Армии?» Ответ: «В мирное время — смех, в военное время — панику».

Всё перечисленное имеет отношение во внутренней жизни казачества. Каковы же его перспективы в завтрашней жизни державы? Или ему предначертано судьбой так и остаться вечно «возрождающимся» и молящим о принятии «закона», которым добрый «батюшка-хозяин» укажет ему место и обласкает подачкой льгот-привилегий?

Ответ — в определении казачества, данном (или повторённом) последним украинским гетманом Петром Скоропадским в 1918 году: «Казачество — способ выживания восточного славянства в критических обстоятельствах».

Сегодняшняя Россия на пороге возможных «критических обстоятельств» — экономический кризис, резкое социальное расслоение, отсутствие конституционного порядка на русском Кавказе и т.д. И если сильное, монолитное, организованное казачество не нужно власть предержащим сегодня, при «спокойном» развитии событии — оно может оказаться востребованным завтра, когда в преддверии «критических обстоятельств» власти будут нуждаться в мощной национально ориентированной силе, способной предотвратить наступление упомянутых обстоятельств.

Конечно, востребованным казачество будет лишь как реальная сила, а не в сегодняшнем состоянии «еле-еле душа в теле».Но возможно ли внутреннее сплочение и осозна-ние общих интересов, если значительная часть его находится под прямым контролем власти, чьи интересы не всегда совпадают с казачьими? В этом случае крайне полезно вспомнить тезис коммуниста N° 2 Льва Троцкого, приведённый как один из аргументов в доказательство необходимости физической ликвидации казачества: «Казачество — единственная самоорганизующаяся часть русского народа».

Троцкий, чья партия штыком и пулей насаждала свое безраздельное господство в России, понимал опасность казака для коммунистической диктатуры куда глубже, чем коммунист N° 1 Ульянов-Ленин с присущим ему примитивизмом («Казак — это не просто кулак, а кулак с оружием»).

Неужели казачество забыло эту ценнейшую способность (или она была выбита из него за годы коммунистического геноцида), присущую только ему — быть самоорганизующейся частью своего народа? Вопрос, пожалуй, только к «вольному» казачеству, поскольку «реестровики» уже «организованы» властью и за них «думает» Администрация Президента.

Нужна ли «самоорганизация» казачества, и если да, то в каком масштабе — федеральном, межрегиональном, региональном? На какой духовной основе и организационных принципах это может быть осуществлено?

Не будем забывать, что многие атаманы и актив «вольного» казачества потому и не стали «реестровыми», что не захотели лишаться самостоятельности и подчиняться диктату назначаемых властью атаманов. Не расценят ли они «самоорганизацию» как нечто схожее с неформальным «реестром»? Если «самоорганизация» состоятся, как «вольное» казачество станет взаимодействовать с «реестровым»? Выработает общую, взаимоприемлемую платформу действий или станет действовать самостоятельно, лишь консультируясь по важнейшим вопросам?..

Вопросы, вопросы… А ответы на них необходимы, если казачество намерено стать реальной мощной силой и действительно возродиться, а не быть побирушкой у стремени власти!А. Серба

Оставьте комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Яндекс.Метрика