Первая Мировая Война убила древние европейские монархии.
Казалось бы, «держай» ушел – и самое время явиться мошиаху. Лев Тихомиров пишет апокалиптический роман «В последние дни», а выросшие как на дрожжах мистические общества со страхом и любопытством ожидают явление в мир материализованных инфернальных сил, не имеющих больше препятствий перед собой. Но… Неожиданно угрюмые парни в одинаковых рубашках, те, кто во все века определяет путь нации – сильные и смелые мужчины – берут судьбу Европы в свои руки и упорно, отчаянно отстаивают ценности, сметаемые наступающим царством серости и налобных печатей.
Есть два поразительно коррелирующих между собой общественных явления: монархия как институт Традиции и фашизм (в самом общем его понимании – ультраправые движения середины 20 века). Корреляцию эту подчас трудно уловить, но нам необходимо это сделать, чтобы более ясно определить для себя путь, которым пойдем.
Монархия и фашизм нередко выглядят противостоящими общественными явлениями, но и сходство между ними поражает воображение. В чем же дело? Чтобы ответить на этот вопрос, давайте проследуем в тот исторический период, когда эти явления оказались максимально близки друг другу – практически параллельны.
Итак, начало двадцатого века. Выродившиеся дворянские и еврейские бунтари истерично проклинают царизм, а сами правящие слои Империи пребывают в предапокалиптических ожиданиях.
Русский национализм как идеология не был актуален для высших классов Империи. Актуальность его была велика лишь для западных российских губерний – там, где относительно небольшие русские общины в городах нуждались в достаточно сильном своем представительстве в органах местной власти.
Феноменом начала 20 века стало монархическое движение в России. Лидерами его были блистательные русские аристократы, а низовой состав был крайне разнообразен. Впрочем, это разнообразие имело стержень – Черную Сотню. Изначально это податное посадское население. Черная Сотня – это собственники и люди, зарабатывающие ручным трудом. Лавочники. Контингент Адольфа, средний класс, опора любого нормального политического режима. Сходство с классовым составом павших 9 ноября 1923 года в Мюнхене, с поправкой на изначально различное в России и в Германии, и сильно изменившееся в процессе индустриализации общество достаточно показательно. Идеалы, к которым обращались и те и другие, тоже идентичны. Это идеалы Традиции, высших ценностей, ценностей, собственно сформировавших народ, ставших выражением миссии народа.
И здесь нам необходимо разобрать один ключевой момент.
Двадцатый век – это эпоха массового общества, эпоха, когда после тщательной двухвековой подготовки сообщество стало субъектом политики. В каждой стране были разные предпосылки для этого, впрочем, часто очень похожие, а иногда различные принципиально. Массовая политическая мобилизация суть фактор, ставший детерминантой, обусловивший сами формы политических действий в 20 веке.
Суть же политических действий определяют самые различные факторы, и разные углы зрения предполагают разные акценты в освещении общественных явлений.
В рамках высказанного в абзаце выше тезиса позволю себе высказать глубокую убежденность в том, что суть политической борьбы всегда определяют субстанциональные ценности, разделяемые субъектами политики. Субстанциональные здесь – это не «корпоративное государство» и разного рода индустриализации. Субстанциональные ценности – это онтологическая, бытийная база, с которой начинается борьба. И коль скоро мы рассматриваем проблему взаимосвязи монархии и фашизма, ответ на вопрос об онтологической базе рассматриваемых нами общественных явлений дает нам невероятно много.
Для начал рассмотрим дихотомию правые-левые. Для марксистов главной определяющей бытие идеей является идея первичности материи. Иными словами – человек должен есть, а сильный человек – доминировать, чтобы лучше питаться. И поэтому любое массовое движение, ограниченное конкретным сообществом, априори имеет целью достижение политической власти – для того, чтобы качественно питаться и доминировать. Все. Идеал левака – это общество сытых. Духовный взлет видится леваку лишь производной от сытости, что делает историю красной болезни в России весьма своеобразной — чуть позже позволю себе пару слов об этом интересном явлении.
Ценность же Правого – не Традиция как она есть, не нация. Эта ценность априори трансцендентна. «В начале было Слово, и слово было Бог». В конкретном историческом контексте эта ценность – Бог христиан. При этом у фашистских движений есть особенность: они ВСЕГДА обращаются к трансцендентному идеалу, сообщающему, дающему бытийное основание и сообществу, и активности. Фашизм немыслим без мистики. Другое дело, что необязательно эта мистика – христианская. Монархия не бывает секулярной, монархия сакральна и имеет фундаментом своего бытия божественную легитимацию.
Таким образом, мы улавливаем главное сходство монархии и монархических движений с правыми, фашистскими движениями. Это основание трансцендентного порядка.
Вернемся к мысли, выраженной в начале статьи. Массовое сообщество, являющееся субъектом политического процесса – это форма, могущая обуславливать течение общественных политических и социальных процессов. Форма, в которой генерируются конкретные политические силы. Именно такой взгляд во многом объясняет борьбу правых и левых как борьбу духовную, борьбу в одном поле, но не просто и не только политическую – но и культурную, символическую борьбу, борьбу разных духовных сущностей, воспроизводимую через человеческие действия.
Форма «массового общества» неотделима от «явления национализма», национализма как принципа суверенитета нации. Учитывая это, мы можем более глубоко понять смысл противостояния фашистов и коммунистов. Это противостояние в одном поле – процесс выбора нацией своего пути. Даже выбора нацией своего сознания, самых глубоких идей и установок, способных стать детерминантами поведения нации.
Нации «оси» выбрали «правый» путь – путь Идеала. Также черносотенное движение – это массовое политическое движение, имеющее направление, обусловленное мощным духовным фундаментом бытия русского народа. Коренное отличие черносотенного движения от националистических движений в Европе состоит в том, что черносотенное движение, будучи продуктом массовой политической мобилизации, не имело выраженного устремления к утверждению суверенитета нации. Иными словами, суверенитет русского народа в рамках черносотенного дискурса имел выражение в Монархе, в то время как монархия в представлении фашистских движений – тех из них, что вообще давали ей место – была лишь одним из атрибутов нации.
Здесь также стоит отметить один важный момент – правые движения середины века вряд ли стоит называть христианскими – по крайней мере, не все. Они обращались к мистике – к трансцендентному началу – но не христианскому. Даже в «Доктрине Фашизма» Бог воспринимается как атрибут нации, а не как первопричина. «Дух же любит вас даже до ревности». При этом стоит отметить, что ряд фашистских движений был ведом христианскими ценностями. Так, словацкие фашисты возглавлялись католическим духовенством – на кинжалах членов «Родобраны» иногда была выгравирована надпись «Помяни, Господи, всю кротость отца Глинки». «Збор» Дмитрия Лётича в Сербии также был христианской, православной организацией.
После военного разгрома народов, выбравших Третий Путь представление о массовой мобилизации на служение Идеалу, а не прибавке к пенсии не вписывается в парадигму «массового общества». В то же время мобилизация сообщества ради «высокой идеи» в традициях
«русского коммунизма» вполне удалась азиатам – конечно, в контексте восприятия национализма как глобальной дискурсивной формации. Собственно, каждый «проект нации» иногда недолго, но идет «Третьим путем» — просто потому что иначе нации не строятся.
Какой же практический вывод мы можем сделать из вышеизложенного? Он состоит в том, что господствующая форма политической мобилизации не обуславливает непосредственно самого пути, которым идет нация. И в самом развращенном постмодернистском обществе мы вполне успешно можем драться ровно за те самые идеалы, что мобилизовали наших предков столетия назад.
А ужасный конец мистиков, поставивших на первое место не Бога, должен стать для нас хорошим уроком.